Он не был созидателем. Он был только исполнителем. Но очень хорошим исполнителем. Который умел привязать чужой план к местности
— Снайперы заняли исходные!
— Добро. Через десять минут атакуем. Бить только в руки и плечи Вы поняли? Только в руки и плечи! Он нужен живой
— Поняли. В руки и плечи.
— Всем приготовиться к атаке.
Бойцы задвигались, занимая позиции для броска.
— Вначале работаешь по фасаду и окнам, ну, чтобы он пригнулся. Потом поднимаешь своих в атаку Постарайся проскочить до стен. И прижаться к ним. Остальное сделают снайперы. Когда сделают, по их сигналу войдешь в помещение. Только не переборщи. Он нужен живой.
— Ну, хоть немного. Он же шестерых наших положил! Обидно его просто так отдавать…
Командир операции осторожно оглянулся на стоящего поодаль генерала.
— Немного валяй. Только совсем немножко. Смотри не перестарайся.
— Не перестараюсь. Но постараюсь.
— Сигнал к атаке — три свистка.
— А свистки-то зачем?
— Чтобы у него было больше стимулов высунуться.
— Понял — три свистка.
Генерал повернулся к разговаривающим командирам.
— Готовы?
— Так точно, товарищ генерал! Готовы.
— Ну смотрите, не напортачьте на этот раз.
Прапорщик услышал три коротких свистка. И понял, что началась атака. Раньше они свистков не давали. Значит, выманивают его под пули готовых к выстрелу снайперов.
Прапорщик не стал подниматься к пулемету Он подтянул к себе «адскую машинку» и подсоединил к ней клеммы вытянутых из-под подоконника проводков.
И нажал кнопку.
За окнами сильно рвануло подряд несколько мощных взрывов. По стенам забарабанили ошметки земли и осколки.
Прапорщик быстро поднялся и припал к пулемету. Напротив дома, полуприсев и развернув головы назад, замерли шедшие в атаку бойцы. Сзади, вверх колесами и дымя, лежала одна машина. Вторая, которую поставили не совсем там, где планировал минер, осталась на колесах. Но уже начинала гореть.
Картина разрушения была ужасна. С неба, словно дождь, летели какие-то обломки, тряпки, земля, куски резины и человеческая плоть. Где-то уже начинал кричать раненый.
Ну что ж. Они сами хотели этого. Он их в гости не приглашал. Они пришли по собственной воле.
И значит, должны быть готовы к тому, что получили…
Прапорщик завалил дуло пулемета и дал одну длинную, бесконечно стучащую очередь по испуганно присевшим фигурам. А потом перевел дуло на машины. Он не отрывал палец от курка, пока в магазине не закончились патроны Пока затвор сухо не клацнул пустотой. Он решетил обломки автомобилей, желая и надеясь достать выживших снайперов. Если они, конечно, выжили. Он знал, что это последняя, по-настоящему действенная стрельба. Что больше ему такой форы не дадут И потому вложил в нее всю ненависть, направленную на непрошеных гостей.
Он уже не воспринимал наступающих бойцов своими. Он уже воспринимал их чужими. Захватчиками, незванно пришедшими в его дом. А захватчиков не жалеют. Их уничтожают!
— Вы и теперь будете настаивать на том, чтобы мы брали его живым? — зло спросил командир операции.
Генерал молчал. Генерал сидел на земле и прижимал к лицу мокрый от крови платок. Генерал был ранен и контужен.
— Я вызываю артиллерию Я не хочу больше подставлять своих людей. Я не буду больше подставлять своих людей! — неестественно громко кричал тоже раненный и тоже контуженный командир. — У меня просто не осталось живых людей… Вы понимаете? Я не могу выполнить ваш приказ! Вы понимаете? Вы слышите меня?..
— Я слышу. Я согласен. Вызывайте, — тихо отвечал генерал.
Генерал понял, что проиграл. Что не способен далее настаивать на своем. Не готов бросать под пулеметные очереди новых бойцов. Что победа, давшаяся такой ценой, будет поражением. За которое с него снимут не только погоны…
Генерал понял, что проиграл прапорщику…
Анисимов смотрел в стереотрубу и видел, как вдалеке, более чем в километре от дома, солдаты разворачивают орудие. Они очень неумело разворачивали орудие, потому что все время отвлекались, косясь в сторону дома. Они впервые видели бой. Вернее, последствия боя — воронки, развороченные, чадящие дымом машины, перевязанных окровавленными бинтами, ожидающих приезда санитарных машин бойцов. Далекие фигурки милиционеров, огородивших живыми цепями место сражения.
Орудие отцепили от машины, развернули, растащили, окопали сошки.
Но тут выяснилось, что впопыхах забыли оптику для прицела. Послали за оптикой. Вся эта неразбериха тянула время. Время жизни прапорщика Анисимова.
Наконец привезли оптику и смогли смонтировать прицел. Из новых, ни разу не вскрываемых ящиков вытащили снаряд. И загнали его в казенник орудия.
— Снаряд на месте, — доложил заряжающий. Офицер припал к окуляру прицела и закрутил маховик. Дуло плавно поползло вниз. И в сторону.
Дуло нащупывало дом.
— Предложите ему сдаться, — на всякий случай попросил генерал Федоров, мало надеясь на успех.
— Мы предлагаем вам сдаться. В противном случае будет открыт огонь на поражение! — сказал в микрофон гаишной машины командир операции. — На размышление три минуты. Через три минуты я отдам приказ об открытии огня!
— Сволочи! — сказал прапорщик и, привстав, высунул в окно винтовку.
В перекрестье прицела мелькнуло орудие, суетящиеся вокруг него солдаты. Анисимов нажал на курок. И еще раз. И еще. Попасть с такого расстояния в цель он не надеялся. Разве только пугнуть орудийный расчет. Чтобы выгадать еще несколько минут жизни.